Ну, ладно. Можно, допустим, не любить современную Россию, бичевать ее недостатки, ненавидеть даже. Но не признавать ее Великую историю, ее уникальный исторический путь, быть достаточно близоруким, чтобы не оценить те интереснейшие условия, при которых была сформирована эта прекрасная держава, может только лишь законченный русофоб!
Да, значит, я именно такой. Вот возьмем, допустим, почечный камень. Конечно же он формировался не столетия, а гораздо быстрее, но его, так сказать, исторический путь, условия при которых он стал тем, чем стал, тоже, поверьте мне, вполне себе уникальные, и даже неповторимые. Скажу больше: не бывает двух одинаковых конкрементов! Они все неповторимы и прекрасны, однако горе тому, кто вместо того, чтобы расстаться со своими конкрементами, будет ими гордиться, холить, лелеять и всячески их оберегать. Потому как история подобной любви обычно заканчивается в уютном чертоге прозектора, где он, пожалуй, единственный сможет по достоинству оценить то, каким покойный был… долбоёбом.
Нет, я не осуждаю тех людей, которые изучают «великую русскую» историю по долгу службы или из медицинского интереса: их можно сравнить с тем самым прозектором или патологоанатомом. Но каким же нужно быть пахомом, чтобы всерьез получать от этого удовольствие, раз за разом обмазываясь всеми этими пизданутыми на всю венценосную бошку тсорьями, рвущимися к «вратам Царьграда», словно отравившийся шавермой в синюю кабинку WC, всеми этими коррумпированными генералами-садистами, подрабатывавшими в свободное от службы время работорговцами, всеми этими суицидальными поэтами, трахомно-туберкулезными гейволюционерами, светлейшими князьями – любителями устраивать дуэли кожаными пулями на Коричневой Речке, всем этим рабством, блядством, холопством, скотством.
Чем отличается рузке от человека? Тем, что у рузке нет будущего – ему пока еще не объявили, каким оно будет. Тем, что у рузке нет настоящего – у него его отобрали. Но у рузки зато есть прошлое, которое год от года становится все краше, и краше. И вот немытый ванька залезает в чулан, и, распугивая моль и мышей, начинает там чудить: наматывает прадидовские онучи на свой прыщегнойный ебальник, надевает на голову бабкину ночную вазу, с треском и матюгами втискивает разжиревшие телеса в дидовский лепень с ржавыми орденами, вталкивает кривые стопы в усохшие прапрадидовские лапти, и повесив на шею распятие (на деле могильный крест с фоточкой очередного почившего предка), идет в таком виде по деревне, полагая, что все эти чудесные амулеты будут верно хранить его от злых духов и всяческих неприятностей.
А вообще написанное выше касается в первую очередь «интеллектуальных рузкех», тех, которым горбушку хлеба в пыли за печкой покажи и скажи, что ее в 1812 году во втором тайме отрыгнул Светлейший князь Залупин-Конский, потому что она была французской, так такой «интеллектуальный рускей» набросится на нее и будет грызть, лизать и сосать в экстазе мурлыкая вальсы Штульбертра. Простые же – «неинтеллектуальные» рузки обычно ограничиваются обмазыванием гуталином со сталенского сапога и экспрессивным рукоблудствованием в такт «Марша Артиллеристов».
Рузкей не изучает свою историю – он ее чтит, а это, как говорят в одном не гостеприимном к петушкам городе «две большие разницы». У некоторых африканских народов есть обряд такой эксцентричный – называется «фамадихана». Что-то вроде дня поминовения усопших, с тем лишь исключением, что в этот день ни в чем не провинившуюся трупоту разной степени мумифицированности вытаскивают на свет б-жий, чтобы переодеть и замотать в новый саван. С трупотой разговаривают, ей поют песни, с ней знакомят внуков и правнуков, с нею танцуют, а иногда в ее компании едят.
Рузки, «чтящие» свою историю, мне как раз напоминают этих негров. Они вытаскивают свою историю из могилы, срывают с нее устаревший, идеологически-неправильный саван, придирчиво осматривают труп, нюхают, восхищаются текстурой, цветом, неповторимой позой, обнимаются с ней, целуют в истлевшие губы, пробуют на вкус... А потом, поговорив и поплясав с трупом, наряжают его в новый мундир, заворачивают в свежий саван идеологически-актуальной расцветки и под визг полковой меди уносят обратно в склеп, вплоть до следующего акта труположества.
Резюмируя, хочу все же отметить, что не считаю российскую историю худшей на Свете, но место истории в учебниках, а не в повседневной жизни, точно так же, как и тем покойникам место в склепе. Бесконечную историческую фамадихану пора бы прекратить, но что уж поделать, если ваньке вонь отеческих гробов слаще французского парфюма? Труположество во всех его ипостасях давно уже вошло в «национальную культуру» страны-нежити, ну так и хуй с ними – пусть тешатся, грядет время вешаться.
))
